ИСТОРИЯ УСПЕХА: Сергей Параджанов. “Прелестен. Но невыносим”

Он родился в Тбилиси. Древний Тифлис, сумбурный, жизнелюбивый, любящий вкусно поесть, попить и угостить, а более всего придумать что-то, учудить, поднять на смех. Он мог родиться только здесь.
Он называл себя тифлисским армянином. В школе учился плохо, по всем предметам «посредственно», кроме естествознания, истории и рисования. В будущей жизни все его фильмы были исторические. Сам же он был не просто художник – творец. Он мог часами рассказывать истории, сочиняя и придумывая на ходу, меняя сюжет, убивая и возрождая героев. При этом руки его непрестанно что-то творили – какие-то наброски, коллажи, соединяя в причудливые формы, казалось бы, несовместимые вещи – осколки посуды, обрывки кружев, старинные бусы и кусочки меха. Находиться рядом с ним было невероятно интересно и в то же время утомительно – его неуемная энергия влекла к себе и подавляла. Он был все время возбужден и чрезмерен.
Он прекрасно разбирался в антиквариате, мог, моментально глянув на камень на руке владельца, определить подлинность, вес и чистоту бриллианта или сапфира. Его отец Иосиф Параджанов до революции держал антикварную лавку, и великое множество прекрасных вещей, теряющихся в пучине войн и революций, прошли через его руки. В советское время он не мог оставаться антикваром. Но это не исчезает, глубоко прячется внутри фамилии, проявляясь после в самых причудливых  формах.

Одно из мощных потрясений, испытанных маленьким Сережей, было таинственное действо родителей в Рождественскую ночь, когда он проснулся от непонятного шороха и поднялся по шатким ступеням на чердак дома, идя на звуки. Картина, представшая перед ним, была пугающа и восхитительна. Мать в ночной сорочке, и перед ней отец, набрасывающий на нее тончайшие ткани и дивные кружева, меха и драгоценные украшения, браслеты, серьги и диадемы. И все это мерцало и переливалось роскошным сиянием в дрожащем пламени свечи. Мамины горящие глаза, тихий шепот, и контрастная белизна кожи на черном мехе котиковой шубки, и страстное соитие на пыльном полу душного чердака… Это был любимый рассказ Параджанова, всякий раз обретающий другие формы и приукрашенный новыми деталями. Что в нем было правдой – никто уж не узнает. Но это было.
Он был рожден режиссером. И его дом, и вещи, и все, что было вокруг и рядом – все это наслаивало и накапливало таланты в нем. Он знал всю оперную классику, мог спеть наизусть (!) всего «Евгения Онегина» Чайковского, причем все партии – и Ленского, и Ольги, и Татьяны с Онегиным, и даже старой няни. Его любимая опера – «Травиата» Верди. Стоит ли говорить о том, что он также знал ее и мог спеть за весь симфонический оркестр и всех теноров, басов и сопрано от увертюры и до заключительного аккорда. Он превосходно танцевал, и, будучи уже в возрасте и утратив юношескую гибкость, он поражал профессионалов своей изумительной пластикой. Все танцы в фильме «Цвет граната», и в «Легенде о Сурамской крепости», и «Ашик-Керибе» он поставил сам. Да, он этому учился. Пению – на вокальном отделении Тбилисской консерватории, танцам – в хореографическом училище при Тбилисском оперном театре. В одно и то же время, параллельно. Это Параджанов.
После он перевелся в Московскую консерваторию. И после попадает во ВГИК. На «звездный курс» Игоря Савченко. Оттуда и начинается его украинский путь.
А тогда, в голодной послевоенной Москве, он встретил свою первую жену Нигяр. Она была татаркой. Божественно красива, немногословна. Была свадьба. А потом Сергей пропал. Через какое-то время он появился, просто вывернутый наизнанку. Пришел и сказал: «Ее убили… Отец и братья… Связали и положили на рельсы…» За брак с неверным. Он никогда после о ней никому не рассказывал. Эта боль всегда жила в нем. Он и Нигяр – это Иван и Маричка в «Тенях забытых предков».
Потом был Киев. В него он приехал чужим, а остался – и стал самым украинским армянином из всех украинцев.
Здесь в его жизнь пришла Светлана, их прекрасный и мучительный брак, рождение сына, и развод, после которого они оба так и остались верны друг другу до конца. «Прелестен. Но невыносим» - это слова жены о Параджанове, очень точно отражающие всю его сущность.

Здесь, уже в сорок лет, он снял «Тени забытых предков» по Михаилу Коцюбинскому – и мир увидел нового гения. После выхода фильма он проснулся великим, в одночасье встав в один ряд с мэтрами мирового кино. Триумфальное шествие "Теней..." по планете: 28 призов на международных фестивалях в 21-й стране (по этому поводу строка в Книге рекордов Гиннесса), поздравительные восхищенные телеграммы от Феллини, Антониони, Годара, Куросавы.
Здесь же, в Украине, он получил пять лет строгого режима.
Из воспоминаний Александра Атанесяна, ассистента Параджанова: "Посадить его вообще не составляло труда. Нашли бы любую причину. Например, связь с иностранцами. У Сережи всегда хоть один несоветский человек в день, но уж обязательно бывал. Торговал антиквариатом? Да, это он мог... Мог что-то купить, продать, заработать несколько тысяч - ненормальные деньги по тем временам, купить на них антикварный мебельный гарнитур и тут же подарить его человеку, который прислал ему однажды в тюрьму торт. Скульптору Микатадзе он подарил гарнитур XVIII века, за то, что Микатадзе дал ему тулуп, когда Параджанов вышел из тюрьмы, - была зима, а у него не было ни одной теплой вещи".
В тюрьме его били. Некоторые уголовники считали, что он специально сидит, чтобы "снять киношку про тюрьму". У него была "грязная", практически не оставлявшая шансов выжить по-человечески, статья – гомосексуализм. Хотя в обвинительном заключении значились и хищение народного имущества, и злоупотребление служебным положением, и антиобщественное поведение, и тунеядство. И, тем не менее, с такой "опускаемой" статьей Параджанов вскоре приобрел авторитет. Как стало известно на зоне, в одном из пунктов того самого обвинительного заключения, значилось, что "режиссер Сергей Параджанов изнасиловал члена КПСС". К Параджанову явилась представительная делегация влиятельных урок, ему были принесены заверения в глубоком почтении со следующей формулировкой: "Мы коммуняк всегда на словах имели, а ты - на деле!". Вдохновленный таким признанием, Параджанов вскоре превратил этот пункт своей "обвиниловки" в целый эпос: он утверждал, что всю жизнь мстил большевикам и лично изнасиловал триста членов КПСС. После второй посадки его исключили из Союза кинематографистов.

Заключенный Параджанов редко получал письма от многочисленных, в условиях воли, друзей, приятелей и учеников. Зато с пугающей тюремные власти регулярностью приходили международные депеши от некоего Ф. Феллини. Содержание депеш: "Волнуюсь за твою судьбу, ты ведь великий человек, держись" - и так далее. Накануне Нового года вызывает начальник тюрьмы Параджанова и спрашивает: кто, дескать, таков, этот Ф. Феллини? Чего это, собственно, он так расписался из своей заграницы? Демонстрирует Параджанову очередную весточку: "Поздравляю с наступающим... надеюсь на скорую встречу". "Это как же, интересно, понимать, что гражданин Феллини скоро увидит гражданина Параджанова?" - "А-а, Федор! - с умилением отвечает Параджанов. - Так это мой родной брат. Да, в Италии живет.” - И с ходу сочиняет небылицу про брата Федю, по бабушке Феллини, который хочет приехать - ведь, сколько же лет не виделись (пошла слеза), а также выступить в тюрьме с лекциями о праздновании Нового года трудящимися Италии. Начальник тюрьмы отупел, но виду не подал. И вышестоящему начальству сигнализировал: "Изыскана возможность празднования Нового года путем приезда итальянского просветработника, товарища Федора Феллини, родного брата заключенного Параджанова. Просим разрешить". - "Необходимо согласовать", - ответили сверху. Запрос пошел выше. Много выше! Аж чуть ли не московский начальник тюрем всея СССР, увидев слова "товарищ Федор Феллини", заподозрил неладное.

Его выпустили через одиннадцать месяцев, "условно освободили". Луи Арагон от Международного комитета по освобождению Параджанова (был такой комитет, возмутилась мировая общественность: сколько же раз вы думаете сажать режиссера мировой величины?!) уломал Брежнева, и тот дал добро на освобождение. Параджанова не могли отыскать в зонах чуть не полгода. Он был уже не Параджанов, а некий зек номер такой-то. Часто перебрасывали из тюрьмы в тюрьму, "затирали". "Самое страшное, - говорил Параджанов, - когда тебя за ногу тихо будят ночью. Значит, переводят в другую зону".
О зоне Параджанов Тарковскому сказал так: "Тебе, чтобы стать великим, надо отсидеть хотя бы года два. Без этого нельзя стать великим русским режиссером".

Письмо жене из Стрижавской колонии:
Светлана!
Я не понял, получила ли ты письмо мое из Стрижавки?
Постараюсь по порядку ответить тебе.
Адрес мой неожиданно изменился. Причину не могу установить. Есть предположение "Расположен к самоубийству", потому, вероятно, будут часто перевозить из лагеря в лагерь. Это невыносимо при моем состоянии. Новые администрации, новые лагеря, свои обычаи и невыносимая работа! Быть на людях! Чтобы не вздернуться! Сейчас работа в механическом цеху. Уборщиком отходов металла. Плохо очень. Не могу выдержать. Резко падает зрение от напряжения. Все стабилизировалось и похоже на хроническое состояние, подобное раку! Знаешь, что неизбежное пришло - и амнистия, и отказы, и нет никаких надежд. Только время - 3 года и семь месяцев. Это сверх моих сил.
Светлана, береги себя. Я вижу, сколько сил надо тебе терять на меня. Я и без того тебе очень многим обязан, хотя бы за сочувствие. Вещи - надо беречь, они все принадлежат Суренчику: шкаф, два стула, подсвечники, картины, посуда, бежу! Лучше, если бы ты перевезла все к себе, а свое продала бы. Это был бы подарок Суренчику к совершеннолетию. А что, если меня не станет. Это все стоит - много. Очень много. Береги его! Я боюсь его привязанности к себе, и хорошо, что он не тоскует. Надо его отделить от меня как от проказы, это не кокетство, а необходимость. Если бы ты знала, какое здесь собрано зло. Какие патологии! Сын - отец! Отец - дочь - секс. Наркотики! Валюта! Хищение! Совращение! Убийства! Чечены! Ингуши! Грузины! Армяне! Лагерь больше, чем Губник. Озверелые. Неукротимые. Моя кличка "старик". Подозрение, кто я! И зачем я. (Я или меня.) Если меня, то могут убить. Страшно и потрясает по силе и массе. Светлана, не исключено, что это конец. Я так красиво жил 50 лет. Любил - болтал - восхищался - что-то познал - мало сделал - но очень многое любил. - Людей очень любил и очень им обязан. Был нетерпим к серому. Самый модный цвет. Необходимость времени.
Май 1975 г., Стрижавка.

Он прожил еще 16 лет, и умер в Ереване от рака. Снял еще четыре фильма. Последний «Исповедь» - не закончен.
 

Слідкуйте за новинами Вінниці у Telegram.